Уральский характер

1

Задумчиво стоял Серго у окна салон-вагона. Мимо проносились живописные лесистые горы, чистые, как капли росы, озера и среди этой южноуральской красоты - прокопченные веками недоростки-домны и вросшие в землю черные, как сама земля, корпуса мартеновских и прокатных цехов.

Сколько таких заводиков на Урале! Первоклассный выплавляют чугун на древесном угле и сталь добротную, но мало, безбожно мало. А металла требуется все больше и больше. Правда, эти заводики немного увеличивают производство после реконструкции, но это капля в море.

Главная нагрузка падает на новые гиганты - и прежде всего на Магнитку...

Магнитка! Дня не проходило, чтобы Серго о ней не думал, не занимался ею.

К первому его приезду сюда, в тридцать третьем году, в строительство комбината уже было вложено полмиллиарда рублей, а стали, проката - ни тонны. На доменных печах - авария за аварией. На электростанции, в цехах, в бараках поселка - невероятная грязь. Это возмущало Серго: новейшая техника, ее освоить нужно как можно быстрее, а тут ни чистоты, ни элементарной производственной культуры.

Что же он увидит сейчас?

От работников наркомата, которые непрерывно сменяли друг друга на Магнитке, Серго знал, что происходило на объектах. Он каждую ночь разговаривал по телефону с директором комбината, нередко-с начальниками цехов, иной раз - и с рабочими. По общему впечатлению, дела шли лучше. И блюминг работал, и крупносортный стан "500", и шесть мартеновских печей. Доменщики приближались к американским коэффициентам использования полезного объема своих агрегатов. Но Серго чувствовал себя словно бы виноватым, что лично не мог вникнуть в здешние дела, порой очень трудные и сложные.

Что же он увидит сейчас, летом тридцать четвертого, через год после первой встречи с Магниткой?..

Старший консультант американской фирмы "Мак-Ки" мистер Харингтон возвращался с трехдневной охоты. Километрах в двадцати от поселка иссякло горючее. Харингтон оставил шофера дожидаться, пока он пришлет бензин, и налегке зашагал к заводу.

С перекинутой за плечи двустволкой, в кожаной куртке с "молнией" и высоких, с отворотами, сапогах, он шагал пружинисто, насвистывая песенку своей юности. Голова в синем берете была вскинута, загорелое сухощавое лицо выражало удовольствие.

Чем ближе к поселку, тем гуще застилали небо желтовато-красные, бурые, пепельно-серые дымы. Сквозь их рваные клубы Харингтон различал бочкообразную громаду газгольдера и стену коксовых батарей. Еще километра два, и американцу показалось, что он находится в окрестностях родного Питсбурга. Как и там, небо подпирают четырехугольные короны домен, круглые шапки башен каупера, острые свечи труб мартеновских печей. Как и там, металл хлещет в ковши и воздух плавится от жарких всполохов. И домны, самые лучшие в мире домны, здесь, как и там, возведены при его, Харингтона, непосредственном участии. "Незаменим, в обоих полушариях незаменим!" - подумал он горделиво и громко рассмеялся.

Из высокого ковыля взметнулся ястреб. Харингтон вскинул ружье, но курок не нажал; хищник с размашистыми, гибкими, словно из пружинной стали, крыльями круто подался к синеющей на горизонте дымке гор.

За спиной раздался захлебывающийся от нетерпения сигнал. Харингтон посторонился, увидел директорский "линкольн". Качнув продолговатым овальным корпусом, автомобиль остановился. Директора в нем не было. Рядом с шофером сидел широкоплечий человек в белом кителе, белой фуражке военного покроя с красноармейской звездочкой на околыше. С живостью и быстротой выскочил он из машины.

- Мистер Харингтон?!

- Мистер Орджоникидзе?!

Они улыбались друг другу с искренней доброжелательностью.

Познакомились они в начале 1932 года, когда Серго пригласил Харингтона в Москву, чтобы поблагодарить за участие в пуске домны и поздравить с награждением советским орденом. В других обстоятельствах Харингтон вряд ли удостоился бы подобного приема: он, как и другие иностранные инженеры, получал от Советского государства большие деньги, и консультировать строительство и пуск домны было его обязанностью. Но Харингтон выполнял свои обязанности в условиях необычных, в какой-то мере исключительных. Вице-президент компании "Мак-Ки" - главный ее представитель на строительстве металлургического гиганта - считал недопустимым задувать печь зимой, предсказывал гибель домны и снял с фирмы всякую ответственность за пуск. Поначалу Харингтон колебался: не простое это дело - идти против своей фирмы. И все же пошел. Эксперимент привлекал его отважностью, верой русских в свои силы и в печь. Шесть домен такой мощности пускал Харингтон в Соединенных Штатах - пускал всегда в теплое время. Кризис потушил их, и если б не стройка седьмой такой домны в России, Харингтон, вероятно, оказался бы на положении полубезработного. Мог ли он отказаться от участия в пуске? Это было бы предательством по отношению к самому себе. И Харингтон пренебрег запретом вице- президента. Когда в морозный январский день домна дохнула на людей живым пламенем, он ликовал вместе с русскими - не мог, не захотел сдерживаться, хотя это как будто и не к лицу респектабельному инженеру почтенной американской фирмы.

С любопытством оглядывая Серго, Харингтон заметил рыжие пылинки в его усах.

- Вы посещали вредный шамотный цех? - Харингтон уже неплохо объяснялся по-русски.

- Говорят, вы тоже бываете там.

- Я - инженер, вы -государственный деятель. Американский министр не ходит на вредное производство.

- Американский... - Серго переменил тему:- Удачно охотились?

- Удачно, очень удачно, - обрадовался Харингтон возможности повторить часто встречающееся в разговоре русских слово. - Пять тетеревов, три утки.

Глаза Серго блеснули мечтательно.

- Встретил бы вас на Кавказе, обязательно на горную косулю и кабана пошли бы. Эх и охотился когда-то! Молод был, джигитом был.

- Джигитом? Как понимать - джигитом? - И, не дожидаясь объяснения, Харингтон извлек из накладного кармана куртки миниатюрный русско-английский словарь. Перелистал, такого слова не нашел и вопросительно уставился на Серго.

- Джигит - хороший наездник, ловкий человек, - объяснил Серго. - А где ваша машина, мистер Харингтон?

- Там, у озера. - Американец показал на северо-запад. - Бензин кончился.

- Сеня, слетай! Одна нога здесь, другая там!

"Линкольн" развернулся, помчался к озеру.

- Одна нога здесь, другая там - как это можно, мистер Орджоникидзе? - И Харингтон заулыбался, узнав, что это означает "как можно быстрее". - Великолепный язык! Я охотно изучаю русский язык!

- Не боитесь американской прессы, мистер Харингтон? Узнают, что увлекаетесь русским языком, снова придерутся. Слышал, газеты поругивали вас за домну и наш орден.

- О-о, глупая пресса. Писала: Харингтон не работает па фирму "Мак-Ки", работает на фирму Орджоникидзе.

Оба засмеялись, неторопливо пошли в сторону завода.

- Протеста американской прессе не посылали?

- Пет. Мне нравится служить фирме "Мак-Ки" и фирме Орджоникидзе. Фирмы надежные.

- У нас говорят: одной рукой два арбуза не поднимешь; вероятно, вам нелегко угодить двум фирмам сразу. Не так ли произошло у вас с мартенами? - намекнул Серго на недавние неприятности между советскими организациями и владельцами "Мак-Ки".

Советский Союз попросил спроектировать не стодвадцатипятитонные мартеновские печи, как было предварительно согласовано, а стопятидесятитонные. Разница не столь большая, и за рамки контракта просьба не выходила. Все же владельцы фирмы отказались, доказывая, что стодвадцатипятитонные печи являются самыми экономичными и производительными. Харингтон понимал: это отговорка, хозяева просто не желают поставить русским более мощные мартены, чем имеют США. "Понимал и молчал, - подумал Харингтон. - Боялся вторично идти против фирмы, боялся, как бы она не скинула с руки бархатную перчатку, не показала железный кулак... Куда бы ты делся в кризис, Харингтон?"

Серго прервал затянувшуюся паузу:

- Как вы находите проект мартеновских печей и строительство цеха, мистер Харингтон?

Американец остановился, закурил трубку, сделал несколько глубоких затяжек, - видно, нелегко давался ему ответ.

- Хочу говорить честно. Русский проект - хороший проект. О строительстве пока не могу говорить, надо время.

Серго снял фуражку, уважительно наклонил голову:

- Ваша оценка мне очень приятна. - И, как школьник, получивший долгожданную пятерку, подкинул фуражку, поймал ее на лету, досказал весело: - Выходит, по мощности мартеновских печей Советский Союз оставил позади Соединенные Штаты. Вам не кажется, мистер Харингтон, что Соединенные Штаты в последние годы ходят в узких брюках и боятся нормально шагать, как бы брюки по швам не лопнули?

Харингтона позабавили и вспышка мальчишеского восторга, и житейское сравнение. Так же полушутливо-полусерьезно он ответил:

- Поживем немножко - посмотрим, у кого лучше брюки...

Они подошли к заводскому пруду, миновали мостик через узкую в этом месте реку и оказались на плешине небольшого холма. За спиной осталась степь. Перед глазами лежала вывороченная наизнанку земля. На путников наступали стальные каркасы, горы песка, глины, щебенки. На дне котлована копошились люди с тачками. Надрывалась, беря подъем, полуторатонка. Мимо нее протопал облезлый, тяжело нагруженный верблюд.

- Последняя соломинка ломает спину верблюда, - философски заметил Харингтон и продолжил свою мысль: - Узкие брюки России: дикий верблюд, неграмотность, перманентные аварии.

- Одолеем отсталость, одолеем! - воскликнул Серго, легко беря с разбега толстое бревно, преградившее им путь.

Перепрыгнув, обернулся, дождался Харингтона.

- Правда, не все рабочие в состоянии угнаться за новейшей техникой, порой ломают, портят. Зато многие берут старт, как рекордсмены-спринтеры. Во время вашей охоты сталевар Аврутин сварил плавку в сто девяносто тонн. Давно ли фирма "Мак-Ки" считала сто двадцать пять рекордной производительностью?

- Случай, мистер Орджоникидзе!

- Закономерность, мистер Харингтон!

Недалеко от работающих цехов "линкольн" и "форд" нагнали путников. Харингтон раскрыл багажник своей машины, показал подстреленную дичь. Серго похвалил охотника, хотел распрощаться, но тут к ним подбежала девушка в светло-зеленой, цвета ее встревоженных глаз, косынке.

- Извините... Мне нужно...

Серго узнал дочь сталевара Аврутина, Любашу, - он бывал в этой семье. Но решимость, с которой девушка бросилась к машине, исчезла после первых же слов. Растерявшись, она нервно дергала рукав.

- Что-нибудь с отцом? - Серго коснулся пальцами дрожащей руки.

- Авария... Всю вину на Горнова...

- Авария?! А кто такой Горнов?

Любаша напомнила наркому, что он в прошлом году был свидетелем неблаговидного поступка Алексея Горнова в барачном поселке.

- Кулачный бой с моим отцом затеял...

- А, русый молодец! Первый подручный, кажется?

- Уже больше полугода сталевар. Подвел мастер. Металл немного ушел...

- Зачем же волноваться? Разберутся, раз не виновен.

- Не хотят. Отца не выслушали, а он все видел. Плавка - двести сорок тонн...

- Двести сорок?! - Серго подумал, что девушка спутала цифры.

- Чуточку даже больше. Все в цехе знают, как Леша...

Любаша защищала Горнова наивно и трогательно. Проглатывая слова, повторялась, нервничала еще больше.

Ей вдруг показалось, что Серго слушает рассеянно, но на самом деле ее путаный рассказ поразил наркома. Было над чем задуматься. Вчера мартеновцы считали тяжеловесную плавку сталевара Аврутина вершиной возможного, а сегодня Горнов перекрыл проектную мощность печи не на сорок - почти на сто тонн. Но авария... Почему? Кто виноват - печь или человек? А может, действительно - нерасторопность мастера?.. И тут же в голову лезло: "Только что похвалился американцу спринтерами, и вот уже один из них пропахал носом гаревую дорожку..."

Неловко себя чувствовал и Харингтон. Слушать разговор, к которому не имел отношения, не хотел, уехать, не попрощавшись, - неприлично. Он выждал удобного момента, чтобы раскланяться, но Серго долго к нему не оборачивался. Из лихорадочной речи девушки Харингтон лучше всего разобрал слово "авария". И это всегда враждебное ему слово неожиданно приобрело иной оттенок. "Потуги безграмотных рабочих перечеркнуть технически обоснованные нормы приводят к авариям..." Но тут он почувствовал что-то похожее на стыд: "Пожалуй, я сейчас напоминаю мстительного обывателя, который смеется над шрамами солдата".

Серго спросил Любашу, где она оставила Горнова. В голосе девушки дрожало отчаяние:

- У пруда. Меня прогнал. Боюсь за него...

- Садитесь в машину!

2

Алексей сидел на краю плотины, скрестив ноги. Не скажи Любаша - она осталась на взгорке,- что это Горнов, Серго вряд ли узнал бы парня. Русого чуба как но бывало. Вместо вьющейся шапки волос - плешина с оранжевыми пятнами. Брови и ресницы опалены. Алексей что-то черкал в тетрадке, развернутой на коленях. В воде плавал скинутый бинт.

- Здравствуй, товарищ Горнов! Зачем повязку снял? В больницу надо с ожогами.

Алексей поднял голову. Узкие серые глаза уперлись в Серго. Осознав, что перед ним нарком, вскочил.

- Душу ожгли, товарищ нарком. На душу повязку не наложишь! - По привычке поднял пятерню к темени и тут же ожесточенно опустил руку.

- Жалко кудрей? - понял жест Серго.

- Что мне кудри... Из цеха выставили.

- Крепись, Горнов, не вешай носа!

Серго взял Алексея за локоть, усадил, опустился рядом на гладкий, нагретый солнцем камень.

- Краем уха слышал о твоей ночной плавке. Правда двести сорок?

- Верная правда. За семь часов сорок минут сварилась.

И Горнов рассказал, как с бригадой и сменным инженером все обдумал, подсчитал, как работалось здорово до самого почти выпуска. Несчастье случилось потому, что но подали вовремя ковша. Пока он бегал на разливочный пролет, ругался с неповоротливым мастером, пересидев-шая в печи сталь подточила заднюю стенку. Вокруг выпускного отверстия образовалось бордовое кольцо. Металл разъел кирпич, стал прорываться на разливочный пролет. На редкость добрая, небывалая по тоннажу плавка одичала, стала угрожать жизни работающих внизу разливщиков. Увидев опасность, Алексей рванулся с подручным закрыть вымоину у задней стенки. Схватили железный лист, подступились к вымоине, сквозь которую, шипя, выползала огненная змея, разрубили ее листом. Когда подоспели рабочие других печей, на первом подручном горели вачеги, у Алексея - чуб.

- Боли не чуял - злость одну...

Серго нахмурился:

- Худо, что плавка пропала, но совсем худо будет, если свой почин позволишь угробить.

- Не угробят, не дам!

Распахнул тетрадку, ткнул пальцем в последние записи:

- Аврутин и мои подручные в этих каракулях раз берутся. В цех меня не пустят - не на ветер расчеты пойдут.

- Ерунду городишь: не пустят. Отлупить тебя, братец, некому! Дай-ка тетрадь!

- Нате, если вам интересно.

Оказалось - что-то вроде дневника. В мельчайших подробностях Алексей описал рекордную плавку Кондрата Аврутина и свою последнюю, тяжеловесную. Самая свежая запись - о причинах провала и советы тем сталеварам, которые "не сдрейфят, башку не пожалеют, а подтвердят, что можно дать и двести сорок, и двести шестьдесят тонн".

"Ишь ты какой! - с лаской посмотрел Серго на Горнова. - Выставили, а ты продолжаешь драться за мечту".

- У тебя какое образование, Алеша?

- Семь классов да служба танкистом. Курсы сталеваров собирался окончить...

- Окончишь курсы и дальше учиться будешь. В промышленную академию пошлем. Передышки не дадим, так и знай!

Длинными и короткими гудками шофер напоминал Серго, что его давно дожидается с обедом Зинаида Гавриловна. Серго поморщился. Что еда, если наткнулся на такого парня! И язык как бритва. "Но терплю постные рожи, - вспомнил он запись из тетрадки.- Так и кажется: заморозят плавку".

- Наркома ты, Алеша, еще не критиковал?

- Нет еще.

- Если заслужу, критикуй, только не исподтишка. Не люблю, когда исподтишка. - Серго поднялся: - Силенок хватит, чтобы завтра повторить?

- Хоть сейчас, товарищ нарком! - быстро встал Алексей.

- Вот и договорились: спи крепко, с утра - на смену.

У Алексея перехватило дыхание.

- Я... то есть мы... то есть первый подручный обжег руки.

- Найдется для тебя первый подручный.

3

Минут за двадцать до сменного рапорта Алексей пришел в цех, но опередить Серго не сумел. Тот успел уже побывать на шихтовом дворе, обойти печной и разливочный пролеты и удалиться с начальником цеха в его кабинет. Сменного инженера попросил: как только покажется Горнов, прислать его к начальнику.

В полутемном коридоре пахло сырым, только что вымытым полом. В секретарской четвертушке - никого. Через приоткрытые двери отчетливо доносился возбужденный, гортанный голос Серго:

- Мастер тебя обманул, говоришь? А ты не разобрался и подмахнул приказ - выкинул, как шлак на свалку!

Гулкие сердитые шаги, и тот же голос:

- Глаза прячешь? Стыдно? Хорошо, что совести немножко осталось. А дать себя кругом обдурить не стыдно?

Пауза. Потом приниженно-глуховатый голос начальника цеха:

- Двое суток с аварии не вылезал. Имею я право ночь поспать?

- Кто тебя заставляет ночевать в цехе? Думаешь, подвиг - сутками на авариях сидеть, носиться по цеху небритым, в грязной спецовке? Какой ты начальник, если неделями не бреешься и одежда на тебе хуже, чем на подручном? Заведи хотя бы две спецовки и в кабинете надень лучшую, а то смотреть на тебя тошно. И запомни: чтоб на печах тебя больше четырех часов не видели. Остальное время думай, как организовать производство, читай книги - наши и зарубежные. Честно скажи: читал в последний месяц?

- Начал... Понемногу...

- Понемногу... Не крути! В тридцать два года дряхлым стариком становишься. Скоро не то что молодые инженеры - сталевары тебя по технике обставят. Ты же ничего не сделал, чтобы опыт Аврутина применить па других печах.

- Я советовался с главным инженером.

- Что ты мне главного под нос суешь? Если с одним главным будешь подсчитывать-увязывать, путного не будет. По таким делам и с рабочими советуйся. А сегодня смотри Горнову не мешай. Иди побрейся и обеспечь, чтоб шихту вовремя подавали, чтобы разливочные ковши находились у печей к моменту выпуска.

Алексею совестно было стоять под дверьми, и уйти нельзя - нарком велел показаться перед работой, "А печь? Подходит время принимать... Зайду".

Постучал, услышал: "Войдите", шагнул в комнату начальника. Серго ответил на приветствие, но продолжал говорить инженеру:

- Вы, мартеновцы, в некотором смысле главная сила рабочего класса. К вам самое бережное отношение. Но если будете дремать, чесаться, а не работать как следует - отшлепаем немилосердно.

Тут Серго обернулся к Алексею, заметил припухлость век.

- Почему не выспался? Нервничал?

- Ничуть. План продумывали со сменным инженером.

- Значит, тяжеловесную?

- Да, товарищ нарком!

Начало смены взбодрило Алексея: задняя стенка печи была хорошо отремонтирована, первым подручным прислали хваткого парня, а сменного инженера освободили от забот по мелочам, и он имел возможность чаще подходить к Алексею. На что занозистым бывал мастер - и того подхлестнуло: состав с шихтой подогнал вовремя. Но совсем обойтись без ругани не мог. Заметив, как круто повело стрелку на приборе подачи топлива, расшумелся:

- Чо фордыбачишь? Свод сожгешь. Сбавь газу!

Спорить Алексей не стал. Поднял заслонку у среднего окна, упросил мастера взглянуть на свод.

- Ежели подгорело - сбавлю.

Мастер и так и этак глядел в печь, но придраться ни к чему не смог - свод оставался без единой сосульки, вовсю грелась шихта. И все же, встретив сменного инженера, не упустил случая себя застраховать:

- Горнов газу неслыханно гонит. Меня не слушает.

- Правильно дает! - зычным голосом отсек инженер, едва достигавший макушкой груди мастера.- Не мешайте Горнову, просил же нарком.

Горновская печь была шестой и находилась как раз посередке между работающими и строящимися мартенами. На седьмой печи каменщики возводили свод, ее будка управления была завершена и служила временной конторкой прораба строительного участка. Несколько раз заходили сюда Серго и директор, обсуждали с прорабом возможности сокращения сроков ввода новых мартенов. Облюбовал Серго прорабскую неспроста - отсюда можно было, не мозоля глаза бригаде Горнова, следить за ее работой и кое-чем незаметно помочь. Постоит Серго у остекленной стенки, повернет лицо, освещенное зарницами плавки, и директор видит, как нарком волнуется.

- Сталевары совершают революцию, да-да, революцию в своем деле! Если Горнов подтвердит, что можно давать двести сорок, за ним пойдут мартеновцы всех большегрузных печей страны. Мы получим миллионы тонн стали дополнительно!

Округлый жест снизу вверх, пальцы рук сгибаются, словно уже держат эту массу сверхплановой стали.

В промежутке между завалкой шихты и заливкой чугуна Серго заметил, что подручные и сталевар зачастили к кадке с водой. Подойдет Алексей, сдерет войлочную шляпу, окунет обгорелую голову по шею, отряхнется и, не вытираясь, обратно к печи. А там, как приблизится к раскрытому окну, печь обдает его горячим дыханием, и вода мгновенно испаряется с поверхности кожи. Людей изматывала жара, а еще пуще - газ, который просачивался с какой-то печи и стал проникать во все щелки. Едва Серго почувствовал его, вышел из прорабской, разыскал мастера:

- Откуда газ?

- Должно быть, с первого или со второго мартена, товарищ нарком.

- Не гадайте! Выясните и немедленно прекратите

уточку.

- Бегу, товарищ нарком! - И мастер понесся ко второй печи.

В виски ударил звон, осиливший глухой рев воздуха в мартенах.

- Бе-ре-гись! - предупреждал, звеня громко, как в церковный колокол, крановщик.

Ослепленный раскаленно-жгучим излучением, вырывающимся через раскрытые окна шестой печи, Серго не мог разглядеть в дымной вышине ни крана, ни механизма подъема ковша. Казалось, черная многотонная громада парит, поддерживаемая плотным струистым зноем.

Поравнявшись с печью Горнова, ковш слегка качнулся и медленно стал наклоняться широченным ртом к желобу. Сперва над желобом запрыгал шмелиный рой искр, и вот уже в мартен хлынула тяжелая малиновая струя.

К концу плавления Серго опять подошел к печи Горнова. Алексей, мастер и сменный инженер сквозь синие стекла глядели в мартен. Мастер поднял кверху руку с растопыренными пальцами, быстро опустил ее вниз. "Пробу бери!" - догадался Серго. Алексей схватил длинную железную ложку, сунул в печь, ловко зачерпнул металл. Опершись о колено, сноровистым движением вылил сталь на плиту. Разлетелись мошкарой искры. Алексей вопросительно посмотрел на инженера.

- Углерод отлично выгорел. Давайте ферромарганец!

Горнов не расслышал слов инженера, но все понял по жесту. До этих минут он и не предполагал, сколько у него друзей. Когда подошла доводка, набежали с лопатами все, кто мог отлучиться от своих печей, - заправщики, подручные, сталевары. С гиком, свистом бросали ферромарганец вместе с горновской бригадой.

Алексей, скуластый, безбровый, в расстегнутой брезентовой куртке и сползшей на затылок широкополой войлочной шляпе, орудовал лопатой впереди. Лицо, глаза, руки - все ликовало. Его лихое вдохновение сорвало с места Серго. Схватил свободную лопату, гребнул ферромарганец, кинул через распахнутое окно в печь.

- Э-эй, товарищ нарком! Поберегитесь! - предупредил Алексей, но в голосе звучало не столько предостережение, сколько гордость: сам народный комиссар встал с ним у печи.

Начали разделывать выпускное отверстие, и Серго залюбовался Алексеем. Четырехметровая стальная пика в его руках походила на рогатину охотника, идущего на матерого медведя. Сильно и метко бил Алексей в сердцевину спекшейся корки, пока из мартена не вырвался белый поток.

Когда первая в мире тяжеловесная плавка в двести сорок пять тонн была благополучно выпущена и разлита в изложницы, рабочие узнали еще об одной победе - вся смена перевыполнила план.

По цеху шли рядом сталевар и нарком.

- Растем, Алеша, как растем! - приговаривал Серго, похлопывая Горнова по крутым плечам.

Пригласив его в "линкольн", чтобы довезти домой, сел рядом на заднем сиденье, тронул ладонью колено парня:

- Знаю многих искусных сталеваров - и каждый со своей особинкой у мартена. А ты, Леша, когда успел навостриться?

- Сызмала к мартену бегал, в Белорецке, Аврутину- соседу сталеварить мешал. Когда сюда переехали, он подручным к себе взял. Задержался, правда, в помощниках...

- На старых заводах стояли подручными и по двадцать лет, иные - всю жизнь, а тебе, юноше, полная самостоятельность - не шутка! Такого сталевара, как ты, видел еще в Мариуполе. О Макаре Мазае слышал? Орел- парень, броневую сталь и ту плавить научился.

- Наверно, на малых печах с "кислым" подом?.. На них броневую сварить-хитрость не великая. Чтобы броневая получилась, надо только верные порции добавок давать: хрома или молибдена, ванадия или никеля...

- О-о, да ты гораздо ученей, чем я думал! - удивился Серго. - Откуда все это знаешь?

- Интерес появился на танковой службе: что броня? как броня? - ответил Горнов наркому. - А тут уму-разуму учит на курсах светлая голова, Владимир Сергеевич, сменный наш инженер. Работал до института где- то в Донбассе. Должно быть, и сам варил сталь для броневых листов, потому что уж очень здорово в этом разбирается. Хочу с ним поговорить, нельзя ли попробовать броневую на большегрузных, может, какой толк и получится. Вот если б удалось с Бардиным, академиком, посоветоваться - это, говорят, голова!

- Я позвоню Ивану Павловичу. Хочешь, письмо могу передать.

- Не нужно, товарищ нарком! Не готов я еще к такому, обдумать все надо.

- Думай, Алеша! Всем нам думать над этим нужно. Скоро, совсем скоро много броневой стали понадобится.

4

В кабинете директора Харингтон бывал часто - на технических совещаниях, на деловых встречах иностранных специалистов с руководителями завода и стройки. Места за широким письменным столом обычно занимали директор и его заместители, за длинным столом и вдоль стен - инженеры и техники. Соблюдали субординацию и в обсуждении: начальство выступало с докладами, давало указания; подчиненные слушали и довольно редко высказывались.

На этот раз привычные нормы были сломлены.

Серго, директор и секретарь парткома встречали пришедших у дверей. Серго пожимал руку рабочим, мастерам, инженерам, многих называл по имени-отчеству, словно пробыл с ними не пять дней, а по меньшей мере пять лет.

Когда Харингтон показался на пороге, Серго попросил извинения у рабочих, с которыми разговаривал, поприветствовал американца и усадил его возле тучного седоватого мужчины.

- Мне кажется, вам приятно будет соседство главного инженера, мистер Харингтон.

- О да, мистер Орджоникидзе.

Американец окинул быстрым взглядом просторный кабинет с высокими окнами - кроме него, не был приглашен ни один иностранный специалист. Это и польстило, и настораживало.

Места на этот раз занимали где кому заблагорассудится. Сталеваров Аврутина, Горнова и сменного инженера-мартеновца Серго провел к постоянному месту директора, а сам пристроился сбоку, возле телефонных аппаратов. Скрестив пальцы рук, подпер ими подбородок и подмигнул директору, сидевшему за длинным столом:

- Привыкай отдавать бразды правления именинникам. - И к сменному инженеру: - Владимир Сергеевич, начинайте!

Те, кто сидел у дверей, едва видели инженера. Его маленькая фигура терялась между плечистыми сталеварами. Казалось, Серго поручил сменному инженеру руководить совещанием с единственной целью - чтобы его заметили. Тот встал сконфуженный, прокашлялся в кулак, густым голосом повторил то, о чем уже знали весь завод и поселок:

- Вчера сталевар Алексей Горнов установил на шестой мартеновской печи...

Алексею было жарче, чем в цехе во время выпуска плавки. Впервые в жизни он по настоянию Любаши надел новый двубортный костюм и галстук, и они душили его, сдавливали, как тиски. Когда инженер предоставил ему слово, Алексею казалось, он и единой фразы не сумеет произнести.

- Иди, не робей! - подтолкнул его Аврутин к диаграммам, которые вывесили перед началом заседания.

Диаграммы показывали, сколько давалось шихты, раскислителей, сколько газа на отдельных этапах тяжеловесной плавки, где и па чем удалось сэкономить время. И все равно Алексею не хватало смелости заговорить.

Серго поспешил па помощь:

- Алексей Петрович, конечно, растерялся. Немудрено - человек впервые докладывает такому собранию.- И взглядом подбодрил сталевара: - Пожалуйста, спокойно. У Аврутина и у тебя можем поучиться многому и я, и директор, и еще кое-кто.

Алексей почувствовал себя уверенней, начал рассказывать. Харингтон подумал: "Кое-кто... Мистер Орджоникидзе имеет в виду меня".

Накануне, узнав о тяжеловесной плавке, Харингтон не удержался от соблазна посмотреть шестую печь. Он был уверен, что увидит сгоревший свод, провалившуюся подину, но нашел печь в хорошем состоянии. Это было чудом, как и то, что молодой сталевар выступал сейчас перед наркомом и крупными инженерами технически грамотно и с той страстью, которую Харингтон уважал в людях. Откуда у русского парня такое знание технологии, теплового режима? Как он отважился держать при завалке полторы нормы газа, если теорией и инструкцией это запрещено?

Размышления Харингтона нарушил бас главного инженера. Он спрашивал Горнова:

- По-вашему получается, на всех печах можно варить тяжеловесные?!

- Безусловно.

- Бред!

До этой минуты Серго был поглощен рассказом молодого сталевара. Подался к нему туловищем, вытянул шею, приставил ладонь к уху. Он шевелил губами, когда ему хотелось что-нибудь подсказать, но сдерживался, давал возможность Алексею самому отстоять себя. И вдруг - грубый окрик главного инженера. Серго вскочил:

- Это же как камень в лицо, Порфирий Лукьянович! Имеете доводы против тяжеловесных - скажите.

Главный сжал губы, ничего не ответил.

Горнова поддержали начальник мартеновского цеха, сталевар Аврутин и мастер разливочного пролета. Наступила пауза. Серго выждал, не попросит ли главный инженер слова, и, увидев, что тот вперил глаза в пол, обратился к американцу:

- Хотелось бы вас послушать, мистер Харингтон. Я знаю, вы смотрели печь после плавки.

Харингтон ждал, что его попросят высказаться, обдумал, что и как сказать. Признав, что русские инженеры создали печь с резервом мощности, подчеркнул, что на подобных мартенах мало-мальски грамотные рабочие сумеют варить плавки в двести тонн, но если больше, то это будет опасно и для печей, и для людей.

- Я хочу сказать браво русским коллегам, - закончил Харингтон. - Имею мысль: совместно спроектировать мартеновскую печь мощностью в триста тонн. За два-три года. Очень интересно.

Предложение американца многих удивило. Недавно фирма отказалась проектировать стопятидесятитонные печи, а теперь ее старший консультант сам напрашивается на содружество, чтобы создать вдвое большую но мощности. Начальник мартеновского цеха вполголоса внушал соседу, что фирма тут ни при чем, Харингтону еще попадет за своеволие. Сосед качал головой: "Возможно, но все равно лестно: знаменитый Харингтон!"

- А ты что тут скажешь, Алексей? - обратился Серго к Горнову.

- Скажу, что триста тонн законно могу варить на своей печке. Другой мне не надобно. Два-три года ждать - какой резон?

- "Могу..." Один, что ли?

- И другие. Я не так выразился.

За улыбкой вежливости Харингтон скрывал обиду. Он ожидал: Серго ухватится за его предложение, в крайнем случае посоветуется с директором, с ведущими специалистами, а тот затеял разговор по сложнейшей технической проблеме с рабочим и как будто соглашается с ним.

- Допускаю, хороший сталевар и триста даст, - проговорил Серго. - Но печь... Без реконструкции?

- Кое-что сделать надо: нарастить пороги, углубить ванну, желоба раздвоить. Ну и вторые ковши поставить.

- Сам придумал?

- С Владимиром Сергеевичем мозговали, - показал Алексей на сменного инженера.

Серго потер от удовольствия руки, подошел к Харингтону:

- Мне кажется, сталевар толково рассудил: зачем трехсоттонные печи проектировать, если на этих можно давать столько же?.. Что вы скажете, мистер Харингтон?

Американец развел руками: мол, что я могу сказать, когда вы приняли решение...

Серго не дал ему отмолчаться.

- Ваша идея совместного проектирования мне нравится, мистер Харингтон. Может быть, тонн на четыреста попробуем, а?

- Надо много думать. Сложнейшая проблема, - уклонился от ответа американец.

- Конечно, конечно...

Обещание американца поразмыслить устраивало Серго - можно было через какое-то время возобновить разговор. Он улыбнулся Харингтону, закинул за спину руку, зашагал к сменному инженеру:

- Пожалуй, неплохо создать группу реконструкции, Владимир Сергеевич. Возьмитесь! А ты что надумал, товарищ директор?

Выступили директор, сменный инженер и секретарь парткома. Главный инженер буркнул, что о тяжеловесных плавках и реконструкции он напишет в докладной на имя наркома. Это удручило Серго. Он подошел к окну, распахнул створки. Кабинет наполнился неторопливо- властным гулом завода. Голос наркома прорывал этот слитный гул:

- Меня беспокоит позиция главного инженера - Аврутин и Горнов на мартене, как и лучшие доменщики, прокатчики, приближают нас к будущему. К нему нельзя двигаться с неверием в рабочий класс, оглядываясь назад, как это делает опытный и уважаемый главный инженер. Если уж оглядываться, то не затем ли, чтобы увидеть, какие мы вчера были младенцы? А ведь думали, что большие деятели...

Серго улавливал и увлеченность большинства слушателей, и холодок равнодушия на некоторых лицах.

- Я вас прошу, товарищи руководители, не заставляйте ни меня, ни себя краснеть перед страной. Сумеете сделать массовым начинание Горнова - и вы достигнете на заводе поразительных успехов. К вам приедут за опытом и немцы, и американцы.

Харингтон принял это за шутку. И чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что это шутка, осклабился и произнес самоуверенно:

- Питсбург был и останется Меккой металлургов, мистер Орджоникидзе. К нам в Питсбург приезжали и будут приезжать поклоняться американскому гению.

Сравнение понравилось Серго.

- Мекка металлургов, говорите? Образно, весьма образно вы назвали свой Питсбург, мистер Харингтон. Вам, конечно, нелегко будет согласиться, но Мекка металлургов скоро будет здесь, на этом заводе!