Неожиданный вызов

1

Накануне первомайских торжеств тридцать шестого года правительство наградило орденами группу ленинградских танкостроителей, среди них и Кошкина, за создание проекта и экспериментального образца сто одиннадцатого - первого в мире танка с противоснарядной броней.

Радость омрачала беда, обрушившаяся незадолго перед этим на коллектив опытного завода, - начальника КБ Гинзбурга сняли с работы. На его место назначили Кошкина.

Михаил Ильич доказывал, что у него Ничтожный стаж и опыт конструирования, что не может он руководить инженерами, знающими больше его, но с ним не посчитались.

Осенью Серго прислал Кошкину телеграмму-молнию. Срочный вызов восприняли на заводе по-разному. В цехах решили: нарком желает ближе узнать нового начальника КБ. В заводоуправлении забеспокоились: не связана ли молния с задержкой монтажа Т-111. Лишь одна машина была смонтирована и испытана на полигоне. Поступили в сборку детали и узлы еще для двух, но монтаж застопорился - прокатный стан, на котором ижорцы прокатывали шестидесятимиллиметровую танковую броню, вышел из строя. Ремонт и наладка его затянулись.

- Нарком, может, не знает, что ижорцы...

- Не из-за брони вызов.

- Думаете, просчет в конструкции?

На следующее утро Кошкин поднимался в приемную народного комиссара тяжелой промышленности. Он запомнил ее по тридцать четвертому году многолюдной, шумной, а очутился в строгой тишине, увидел единственного посетителя - военного, сидящего к нему спиной за журнальным столиком. В глубине приемной тихо говорил по телефону помощник наркома.

Военный обернулся, и Кошкин узнал адъютанта начальника управления бронетанковых войск. Подошел к нему. Во время приездов в Ленинград адъютант бывал неизменно улыбчив и весел, как, впрочем, большинство преуспевающих по службе молодых военных. А тут - не свойственная ему серьезность.

- Прилетели?..

- Нет, поездом. Случилось что?

- Неприятность. Ночью узнали...

Адъютант не сказал больше ничего.

В приемную возвратился помощник, передал приказание начальника управления доставить папку переписки по танкам.

- Есть! - щелкнул каблуками адъютант и вышел.

Помощник обернулся к Кошкину:?

- Здравствуйте, Михаил Ильич. Простите, у товарища Серго непредвиденные обстоятельства. Позвоните завтра утром из гостиницы - номер вам с вечера забронирован.

Но только Кошкин направился к выходу, помощник остановил его:

- Подождите, пожалуй. Может, буря утихнет.

"Ночью узнали... Переписка по танкам... Буря..." -

сопоставлял Кошкин. И от этих загадочных слов, и от тишины, густой и тревожной, у Михаила Ильича возникло и нарастало ощущение, что беда произошла с танками. "С нашими?.." .

В конце лета тридцать шестого года на Ленинградский завод поступила шифровка: срочно подготовить к отправке пятьдесят танков Т-26. Такие приказы были делом обычным - десятки партий боевых машин ежегодно уходили с завода в военные округа. Но странным выглядело требование соорудить для каждого танка контейнер, схожий с дачным домиком. "Зачем декорации? К какому спектаклю?" - спрашивали рабочие, а принимавший машины Фрол Жезлов делал вид, что ничего не знает: приказ - и все тут, лучше, мол, не расспрашивать и не распространяться о контейнерах-домиках.

Только через два с лишним месяца, когда газеты стали писать о танках республиканской армии, о первых удачных танковых рейдах в тылы мятежников и интервентов, ленинградцы догадались: "Наши двадцатьшестерки!.."

И вдруг газеты перестали упоминать о танках республиканцев. "Что произошло?" - думал Кошкин, перечитывая сообщения из Испании.

"Мятежники, - писали "Известия", - сконцентрировали на мадридском участке все свои марокканские части и иностранный легион численностью 15-16 тысяч человек. С утра 9 ноября мятежники усилили бомбардировки Мадрида. Вокруг Мадрида возводятся новые баррикады".

И опять ни слова о танках, так же как и в телеграмме, отправленной 11 октября корреспондентом "Правды" из мадридского пекла:

"В ночной и сегодняшней утренней атаках республиканцами взято много пленных. Утром республиканская авиация совершила блестящий налет на фашистский аэродром Авила и уничтожила двенадцать самолетов... Вчерашний контрудар, направленный против фашистов в парке Каса дель Кампо, заставил их отступить в этом направлении. Мы увидели, что марокканцы умеют удирать не хуже других, когда на них нажимают пулемета ми и ружейным огнем, авиацией и внезапной штыковой атакой".

Республиканская авиация... Конечно, наши самолеты! А танки?!

Кошкин все более склонялся к мысли, что беда произошла с машинами его завода.

Из кабинета Орджоникидзе вышли заместитель наркома по оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.

- Михаил Ильич, пожалуйста, к наркому! - позвал помощник.

2

Нарком стоял в глубине кабинета, опершись ладонями о стол. Помощник опередил Кошкина, что-то сказал Серго, взял со стола бумагу и, прежде чем выйти, включил обе люстры. Заметив опавшие щеки, болезненную желтизну лица и горечь в глазах наркома, Кошкин подумал: "Другой... Совсем другой..."

Серго взял со стола стопу фотографий, молча протянул их.

Сердце Кошкина пронзила боль - она казалась еще острей, чем та под Царицыном, когда его подкосила пулеметная очередь...

На снимках были искореженные, обгоревшие танки. Вероятно, от прямых попаданий снарядов с одной двадцатьшестерки снесло башню, у других разворочена броня, разорваны гусеницы. В глубине извилистых улочек, отнявших у танков скорость и маневренность, угадывались серые тени каменных зданий.

Видимо, немецкие и итальянские пушки подстерегли Т-26 за частыми поворотами средневековых переулков, а из верхних окон и чердаков мятежники сбрасывали па подбитые, беззащитные машины бутылки с горючей смесью. Какой-то бесстрашный человек рискнул подползти так близко, чтобы сфотографировать гибель советских танков.

- Что тебе говорят эти снимки? - спросил наконец Серго.

Кошкин молчал.

Что он мог сейчас ответить наркому? Что конструкторы себя не жалели, создавая двадцатьшестерку, душу в нее вложили? Серго это знал. Как и все, что произошло с этими машинами на испанской земле с первого их боя в октябре под Сесеньей и во всех последующих боях. В броневой защите, силе и меткости огня они превосходили итальянские "ансальдо" и немецкие T-I, которыми интервенты надеялись сокрушить армию республики. Но броня любого из существующих в мире танков не выдержит прицельного огня пушек, только противоснарядная броня сто одиннадцатого выдержала бы... Не в том ли Серго видит вину завода, что замешкались с выпуском сто одиннадцатого, не сумели отправить его в Испанию?

Но Кошкин ощутил почти физически, что не одни эти фотографии, не одна трагедия в Мадриде, - что-то еще согнуло Серго. Драматические события второй половины тридцать шестого года многое в мире повернули к худшему, осложнилось и положение внутри страны. "Может быть, что-то личное обрушилось на Серго, не болен ли? Все внутри у него, кажется, клокочет..."

Молчание становилось невыносимым.

- Пошлите меня в Мадрид, - вдруг попросил Кошкин.

- Искупление? За чьи грехи?.. Ты в институте был, когда армия уже имела тысячи двадцатьшестерок. Да и конструкторы... Разве могли предусмотреть такое? - Поднял со стола фотографии. - Нет, Михаил Ильич, тебе здесь работать, здесь не легче будет, чем в Испании!

Прошел до окна, где в углу стоял глобус, и, тронув его пальцем, заставил кружиться.

Кошкин следил за движениями наркома. О чем думает Серго, глядя на мелькающие континенты? Не о большой ли схватке с фашизмом, которая, похоже, придет вскоре после этой войны в Испании? О том, что еще надо сделать, чтобы во всеоружии встретить большую войну?..

Несколько минут глядел Серго на вертящийся шар, а когда возвратился к рабочему столу, Михаил Ильич заметил в нем перемену. "Кажется, успокоился немного".

- Ворошилов и Тухачевский просят к февралю дать три образца сто одиннадцатого. Будут армейские испытания новой техники. Подумай, прежде чем сказать, - это реально?

- Один танк испытан, мы вам докладывали. Для двух нет брони, товарищ нарком.

- Посылаю своего заместителя к ижорцам. Броня будет. Справитесь?

-- Справимся, товарищ нарком!

- Вот это мне и хотелось услышать. - Серго спохватился, что не пригласил конструктора сесть. - Чего стоим? Садись, Михаил Ильич, рассказывай. Трудно тебе?

"Скажу: КБ не по плечу мне". Но не успел рта раскрыть, как в тишину ворвался нетерпеливый телефонный звонок.

Серго снял трубку, выслушал, отвечая односложно: "Нет... Да... Иду..."

Торопливо стал складывать испанские фотографии в портфель и произнес отчужденно, будто речь шла не о нем:

- Попадет сейчас товарищу Орджоникидзе...

"Вероятно, Политбюро", - подумал Михаил Ильич.

Он попытался представить себе, как Серго стоит перед друзьями по революционной борьбе и, не щадя себя и тех, кто имел отношение к посланным танкам, держит ответ за беду в Испании.

Хотел себе представить и не мог.