Если осилишь...

1

Перед Новым годом на завод поступило задание Наркомата машиностроения: за четыре месяца сделать установочную партию - одиннадцать танков Т-34. Работа предстояла огромная.

Если бы основные механизмы и вооружение тридцатьчетверки остались такими же, как на опытном образце, с которым в сентябре тридцать девятого года знакомился Ворошилов, срок был бы реальным, хотя и нелегким. Но тогда, во время смотра у Москвы-реки, когда восторги улеглись, Ворошилов спросил у Кошкина, не уменьшится ли скорость танка, его проходимость и маневренность, если броню сделать еще толще, а пушку установить более крупного калибра. Кошкин ответил, что машина имеет для этого резервы. После смотра конструкторы рассчитали танк на более мощное вооружение, которого, как они полагали, пока не было. Но оказалось, такая пушка уже спроектирована, создана и опытный образец ее проверен па артиллерийском заводе в Поволжье. Об этом танкостроители узнали от посланцев Грабина, главного конструктора артиллерийского завода.

- Принимайте! - сказали они, разворачивая чертежи. - Как раз то, что требуется для вашего гусеничного.

- Откуда знаете о танке?

- От наркома. После смотра под Москвой он дал нам очень жесткие сроки.

- И убеждены: пушка подойдет?

- Судите сами!

Да, это была именно та пушка, о которой мечтали создатели Встречного. Длинноствольная, 76-миллиметровая, с небывало высокой начальной скоростью снаряда, легкая, с ограниченным откатом. Чертежи компоновки ее в башне были сделаны быстро, и вскоре грабинская пушка встала в новый танк.

Когда поступило задание на установочную партию тридцатьчетверок, экспериментальный цех уже накопил опыт сборки измененного образца. Корпуса имели бортовую броню в сорок миллиметров, башня - сорок пять. И подвижность, проходимость, маневренность не снизились - дизель будто не чувствовал двадцати шести тонн танка.

К началу марта, раньше сроков, определенных Наркоматом машиностроения, на сборке находились последние четыре танка установочной партии, а два первых успели пройти не только заводские полигонные испытания с их стокилометровым пробегом, но и накопить дополнительную тысячу километров на каждый танк из тех трех тысяч, которые требовала инструкция сверх заводского пробега.

Танкостроителей заставили спешить тяжелые бои на Карельском перешейке. Оттуда прибывали на завод для капитального ремонта "бетушки". И конструкторам, и рабочим горько было видеть их искалеченными; страшно было сознавать, что в их машинах гибли танкисты.

Кошкин хорошо представлял сложность зимних боев на Севере. Он воевал в гражданскую войну на Архангельском фронте, а когда работал в Ленинграде, не раз бывал на государственной границе, проходившей в тридцати двух километрах от города. Знал крутые холмы, густые леса, глубокие снега, незамерзающие озера и болота перешейка - каково там танкистам на легких машинах с узкими гусеницами!

Коншин страдал оттого, что не смог убедить наркомат отказаться от выпуска слабых тонкобронных ВТ. Взялись бы в тридцать седьмом так же дружно, как в последним год, и новые танки были бы в армии к декабрю - началу войны с белофиннами. Мощные, с противоснарядной броней, на широких гусеницах, они раздавили бы маннергеймовские крепости из бетона и железа. А теперь танкостроители работали по две смены подряд, без выходных дней, чтобы максимум за месяц завершить производство и заводские испытания всей установочной партии, доказать самым строгим приемщикам, что тридцатьчетверки готовы к боям.

И вдруг сообщение: в середине марта в Москве состоится правительственный смотр новейших танков. Новость взволновала Михаила Ильича: "На смотре отберут лучшие образцы, отправят на штурм линии Маннергейма... А тридцатьчетверки останутся в обозе?.."

Дирекция запросила у наркома Малышева и командарма Кулика разрешения на погрузку и отправку на смотр двух танков, прошедших испытания. На следующее утро поступил положительный ответ Малышева. Надеясь, что и Кулик примет такое же решение, Максарев направил отряд заводской охраны и свободных от вахты пожарников расчистить подъездные пути от снежных заносов. На помощь им прибыла молодежь, закончившая первую смену. Ее привел Михаил Ильич.

Работа убыстрилась - с наступлением темноты была расчищена почти вся заводская ветка. И тут примчал на дрезине порученец директора: Кошкину немедленно возвратиться на завод.

- Что?.. - Прямо в шубе ввалился Михаил Ильич в директорский кабинет.

- Читай... - Максарев протянул телеграмму Кулика: "Погрузку танков и выезд в Москву запрещаю".

Едва Кошкин глянул в нее - скуластое, задубелое на морозном ветру лицо побелело и вытянулось.

- Не расстраивайся, Миша, запрет-то ненадолго... Месяца через два повезешь всю установочную партию.

- Не месяцы - годы потеряем! Звони командарму, возможно, военпреды не доложили, что два танка отлично выдержали заводские испытания. Скажи: новый танк, не допущенный к смотру, не участвующий в войне, - позор и...

Он не докончил фразы - надсадно закашлялся.

Максарев встал, подошел к Михаилу Ильичу, усадил его на стул и сел рядом.

- Потерпи, послушай - ты должен правильно понять. Я только что разговаривал с Григорием Иванычем. Причина его отказа основательная: неполный пробег машин в счет армейских испытаний. Я сказал ему, что ты за неделю до этих снегопадов наездил тысячу километров на каждую машину, а он свое: пока не имеет положенных трех тысяч на каждый танк, считайте, что их па свете нет... И в общем-то тут ничего не возразишь. Разве может заместитель наркома по вооружению отказаться от разработанных наркоматом требований? Армейские испытания - закон, его не перепрыгнешь. И еще скажу: запрет командарма обернется для нас меньшими потерями, чем разрешение на погрузку и отправку машин сейчас.

- Ну уж, хватил! - отмахнулся Кошкин.

- Но представь себе ситуацию: привез ты в Москву танки, а завтра-послезавтра смотр. Думаешь, никто не докопается, что машины наездили лишь часть законного пробега? Скандал - не отмоемся... Не вернее ли форсировать выпуск всей опытной партии, совершить трехтысячный поход и тогда уж со спокойной совестью явиться...

Кошкин вдруг круто встал, схватил со стола линейку и быстро прошел к висящей на стене карте.

- Что ты к Москве тянешься? - Директор глянул через плечо Михаила Ильича на поднимающуюся снизу вверх линейку. - Маршрут двухтысячного проложим не по прямой на север, а по кругу, через Белоруссию.

- Я завтра поведу машины в Москву.

- Запрет же.

- При первой встрече скажу командарму спасибо. Его запрет меня и надоумил. Это единственный выход, единственный способ прибыть на смотр, увеличив заодно пробег. Своим ходом двинем! Погода подходящая. Если прорвемся сквозь этакую пургу, разве Москва скидку не сделает? Подобная тысяча километров стоит двухтысячного пробега. - В хриплом голосе Кошкина уже не было и следа растерянности.

- Ты, кажется, бредишь... Метровые сугробы до самой Москвы, утонешь на первом километре.

- Не утонем! Прошлой ночью мы с Мальгиным набрали почти сто километров по кругу, а машина во все легкие дышала, подхлестывала нас: придумывайте еще преграды - возьму!

- Сто не тысяча, и бронхи твои воспалены.

- Пустяки! Люди на войне гибнут, а ты - бронхи...

Директору и самому не хотелось отговаривать конструктора, но и согласиться с ним он не мог, не имел права.

- Свирепые морозы - дизели застынут, заглохнут, что тогда?

- Своим дыханием согревать будем...

- Секретные машины, ну сам подумай, кто тебе разрешит - чуть не половину России в открытую пройти.

- Так мы же обойдем города, да больше ночью двигаться будем. Чего боишься? Манкировку устроим - сам дьявол не поймет, что движется... Не мучь ты себя и мне не мешай! Представь, какая будет проверка тридцатьчетверке, какая аттестация ей, когда своим ходом явимся в Москву к началу смотра.

- Такую аттестацию пропишут - костей не соберем.

- Если за себя боишься - отбей молнию: Кошкин выехал самовольно, хотя ты, директор, запретил...

В полночь партийный комитет завода по просьбе Кошкина заслушал его и Максарева о подготовке машин к походу и составе участников. Оба и словом не обмолвились о вечернем споре. Максарев предложил послать с танками не один, а два тягача - на первый погрузить запасные части и двойную норму горючего; на второй тягач с утепленным кузовом посадить механиков-испытателей, слесарей-ремонтников и военпредов, туда же погрузить продукты питания и медикаменты.

2

Закрытые брезентом, тонущие в снегу по верхний обвод гусениц, шли сквозь белую мглу тридцатьчетверки. Они меньше всего походили на танки. Передки машин были обрывисто-вертикальны. Стволы орудий повернуты назад, к корме. Под ними - связанные проволокой бочки с запасом горючего, уложенные до высоты башен. Даже если закинет нечистая сила в степную заварушную крутоверть лазутчика или вытянет моторный гул человека на улицу села, которое нельзя обойти, - что он, посторонний, поймет, что ему могут раскрыть движущиеся с напластованным снегом поверх брезентов машины, лучами фар выхватывающие из завихренной мути телеграфные столбы?

Позади танков оставался тоннель, стенки которого осыпались от рева двигателей и завихрений дымных хвостов, вырывающихся из выхлопных труб. Два тягача, шедшие за танками, траками гусениц впивались в уплотнившийся снег, нередко застревали в нем. Тогда ближний танк пятился назад на выручку. Сменные механики- водители, слесари, инженеры-исследователи и военпреды помогали танку сдвинуть с места обессиленные тягачи.

На третий день похода Кошкин вел головной танк на пару с Игорем Мальгиным. Когда один занимал место за рычагами, другой отдыхал на сиденье справа, рассчитанном на стрелка-радиста. Игорь от усталости засыпал сразу, а Кошкина и дремота не брала в час отдыха. Его энобило, и, чтобы не замерзнуть, он сгонял Игоря с места водителя. Двигая тяжелые, сопротивляющиеся рычаги, он согревался, и грудь, спина, лицо покрывались потом. Но это лишь в первые минуты. Вскоре мороз опять пронизывал до костей, превращал пот в игольчатые льдинки.

Игорь настаивал, чтобы Кошкин уступил место одному из трех сменных механиков, но Михаил Ильич хотел сам проверить машину, прочувствовать ее в сложных условиях, узнать возможности, обнаружить слабинки, чтобы устранить их, перед тем как танк попадет туда, на финскую.

Как-то, провозившись у порванной гусеницы тягача, Кошкин дал Игорю уговорить себя пойти выспаться в теплом, прожаренном "чугункой" кузове. Там к нему опять пристали военпреды:

- Пора наконец и нам на танки. Мы их обязаны опробовать в любых условиях.

Военпреды имели право на вождение, но доверить им машины в такую метель было опасно. А они требовали, настаивали, и Кошкин разрешил. Только приказал взять в танки опытных механиков, пусть не для вождения - для совета, подсказа в сложной ситуации. Военпреды согласились, чтобы успокоить Кошкина, но, сев за рычаги, от помощи механиков отказались. Сочли, что им, специалистам, слушать советы механиков несолидно, тем более что военпреды уже водили БТ на заводских трассах и даже наездили часа по четыре па тридцатьчетверках. И в то время, когда Кошкин спал, случилась беда.

Между Белгородом и Обоянью шли холмистыми полями. Поднимутся на холм - он вылизан ветрами, спустятся в низину - снег по башню. Военпреды растерялись. Когда машины застряли в сугробах, попытались вырвать их на недозволенных режимах. Трогать с места в таких случаях надо с бортовых фрикционов при включенном главном, а они давали перегрузки главным фрикционам. Диски перегрелись, покоробились, вышли из строя сначала на одном танке и тут же на другом.

Военпреды ополчились на инженеров-исследователей, что те, мол, вышли в такой поход с негодными фрикционами.

Проснулся Кошкин от шума голосов за тонкими стенками кузова. Выскочил в пургу без танкошлема, в валенках на босу ногу и шубе, накинутой на исподнее белье. Пои ял все сразу.

- Доездились!..

- Мы хотели проверить танки в критическом режиме, - пытался оправдаться старший военпред. - Есть запасные фрикционы, сменим.

- В метель, на снегу?

- В Орловском танковом хорошие мастерские, там...

- До Орла надо еще доползти...- И Кошкин, согнувшись, пошел обратно в кузов тягача.

Слесари, исполнявшие также обязанности истопников, проложили лыжню к лесу, навезли хвороста, бересты, и затрещала "чугунка", закипел в горшке гороховый суп с картофелем, поспело горячее молоко из сгущенки для простуженного Кошкина. Ели молча, сердито. Пошептавшись с друзьями-механиками, Мальгин предложил дотянуть до Орла на одних бортовых фрикционах.

- Дьявольски трудно будет, ребята, - сказал Кошкин.

Но он знал, что это единственный выход. Больше ничего не придумаешь.

- Только вы уж, пожалуйста, побудьте в тепле, Михаил Ильич.

Без главного фрикциона невозможно на ходу переключать передачи. Пришлось все время двигаться на второй. Скорость упала. Раньше за час делали семнадцать, иногда девятнадцать километров, сейчас - восемь, а то и семь. Временами, когда вьюга выдыхалась на минуту- другую, Кошкин слышал, как надрываются моторы. И все же двигались днем и ночью, медленно приближаясь к цели. "А если изменить коробку передач, выбросить главный фрикцион?" - задумался Кошкин и по привычке схватил карандаш, начал что-то рисовать, высчитывать в блокноте. Ничего не выходило. Кошкин пожалел, что нет Морозова и Барана, любящих копаться в трудных проблемах. "Придется отложить поиски до лучших времен. Да, техника еще не доросла до решения такой проблемы... Пока надо думать, как заменить главный фрикцион запасным в полевых условиях. В бою можно попасть и в такую обстановку, как сейчас, и похлеще!.."

В Орловское танковое училище колонна прибыла, когда стемнело. Старший военпред хотел пойти договориться с начальником мастерских о смене главных фрикционов, но Кошкин не разрешил - не мог задерживаться на двое суток, боялся опоздать в Москву на правительственный смотр.

Всю ночь занимались ремонтом танков. Курсанты напросились помочь слесарям. Еще бы: такая машина! Скоро придется овладевать ею и в бой, возможно, вести...

На седьмой день похода, 12 марта, подошли к Оке южнее Серпухова. Мост оказался шире тридцатьчетверки всего на несколько сантиметров - не сорвать бы перила, не полететь под лед. Кошкин сел в головной танк. Плавно управляя рычагами, он осторожно провел машину через мост. За ним - второй танк и оставшийся тягач; другой был до того разбит, что его пришлось оставить в Орле.

За Серпуховом колонну остановил встречный автомобиль. Начальник главка наркомата Горегляд подбежал к раскрывшемуся люку первой машины, сорвал шапку с головы:

- С праздником, Михаил Ильич! С финнами подписан мир! А ну-ка выходи, конструктор-водитель! Механиков тебе не хватает?

Когда Кошкин выскользнул из люка, пошатываясь, встал на дороге, начальник главка понимающе сказал:

- Тяжело было, вижу...

А Кошкин первым делом спросил:

- Не опоздали к смотру?

- Как раз приехали. Успеете привести себя в божеский вид.

- А запрет?..

- Понравится машина, Михаил Ильич, тебе все простят. Тем более, я вижу, маскировочка у тебя - номер один.

3

Местом смотра выбрали площадь у колокольни Ивана Великого. Для создателей машин, для испытателей встреча с руководителями партии и правительства именно в Кремле была великим событием. И конструкторы постарались привезти сюда самое лучшее, что создали.

Кошкин появился с тридцатьчетверками, когда куранты на Спасской башне отбили шесть часов. Главного конструктора лихорадило. Затяжная простуда, кашель, боли в груди, а он в Москве и часа урвать не мог, чтобы показаться врачу. На ночь Игорь ставил ему горчичники, и Кошкин утверждал, что этого достаточно, что ему противопоказаны медицинские нежности. Да и когда было обращаться к врачам, тем более лечиться? С рассвета и до глубокой ночи находился на военном ремонтном заводе, где меняли главные фрикционы, восстанавливали по-трепанные в тысячекилометровом походе машины. Не сделать бы этого за три дня без помощи начальника управления Наркомата машиностроения и самого наркома Вячеслава Александровича Малышева.

Но в последний момент потребовалась и другая помощь...

Из цеха в цех, из кабинета в кабинет за Кошкиным следовал молодой человек в полувоенном кителе. Он держался с апломбом, соответствующим его особым полномочиям. Едва оставался с глазу на глаз с Михаилом Ильичом, снова и снова именем своего начальника спрашивал, с какой целью нарушен запрет, кто разрешил пуститься с новыми сверхсекретными машинами в такую даль, да еще без специального конвоя?.. В конце концов он объявил Кошкину, что тридцатьчетверки, вероятно, не будут допущены к правительственному смотру. Тут уж Михаил Ильич помчался к Малышеву.

Ограничилось ли его вмешательством, или он поставил в известность людей большей, чем у него, власти - этого Кошкин не знал. Но без поддержки Малышева и начальника главка, возможно, не стояли бы сейчас тридцатьчетверки на площади в Кремле.

Кошкин попросил Малышева не начинать смотра с тридцатьчетверок. После всех треволнений нужно дать успокоиться и прийти в себя механикам.

Смотр открыл тяжеловес КВ. Ему, две недели назад штурмовавшему укрепления линии Маннергейма, не надо было изощряться в отборе программы, чтобы продемонстрировать свои боевые качества. О них свидетельствовали вмятины и короткие, шириной с палец, ручейки- бороздки в семидесятипятимиллиметровой броне - следы вражеских снарядов. Может быть, именно поэтому танк шел по площади неторопливо, полный достоинства, как заслуженный, уважаемый ветеран. И никому медлительность KB не казалась недостатком.

Легкие машины на узких гусеницах, одна из них амфибия, старались, наоборот, показать предельно высокую скорость.

Пока члены правительства разглядывали танк-амфибию, интересуясь надежностью защиты двигателя и экипажа от воды, Малышев подошел к тридцатьчетверкам.

- Ну, братцы, докажем, что наша созрела для массового производства?

И в том, как оп смотрел на Кошкина и механиков, в тоне вопроса была надежда, что танк, на который наркомат рассчитывает как на самый перспективный, сумеет убедить в этом правительство.

- Конечно, товарищ нарком, докажем! - заверил Кошкин.

Едва зарычали двигатели, увеличивая обороты, как все повернулись к тридцатьчетверкам. Обтекаемые формы корпусов и башен, лихо поднятые стволы пушек, казалось, танки летят уже сейчас, еще до того, как тронулись с места. Рванулись, увеличивая скорость, и звон гусениц отозвался веселым эхом на колокольне Ивана Великого.

Круг за кругом, легко и мощно, бок о бок проносились тридцатьчетверки по древней площади Кремля. В какой-то момент головной танк Игоря Мальгина, перейдя на максимальную скорость, оторвался от напарника метров на сорок и, круто развернувшись, пошел с ним на сближение. Людям на противоположной стороне площади это могло показаться рискованным, но опытные танковые асы вели машины с боковым отклонением - небольшим, но вполне достаточным, чтобы на линии встречи безопасно разминуться.

Кошкин не сомневался в надежности машин, в искусстве своих механиков-испытателей. Но он отчетливо представлял себе, как напряглись нервы у механиков - не шутка вести машины, когда смотрят руководители правительства. Что возьмет верх: доверие к тридцать-четверке, трезвая оценка ее достоинств, ее значения для армии или цепкое недоброжелательство упорных в своем заблуждении людей, которые и сюда пришли и здесь, возможно, дадут бой его танку. Он видит их хмурые взоры, и ему кажется - они даже броню просверливают, Достигая водителей и еще больше взвинчивая им нервы... Кошкину легче было бы в эти минуты ворочать рычагами в танке, чем смотреть на машину со стороны, видеть, как Сталин, показывая на нее пальцем, что-то говорит Кулику, а тот, отвечая, словно бы пытается что-то доказать Сталину - что?!

Минута сближения, пока мчащиеся друг на друга машины не затормозили, показалась Кошкину вечностью. Танки, прикипев гусеницами к брусчатке, замерли в метре друг от друга.

Машина Мальгина оказалась рядом с Михаилом Ильичом и начальником отдела испытаний центрального полигона Евгением Анатольевичем Кульчицким, стоявшими с краю группы зрителей. В армии Кульчицкого называли "танковым Чкаловым". Через его руки прошли едва ли не все новые конструкции, в их числе и машины Кошкина. Он был самым несговорчивым, неподатливым, жестким приемщиком, но Кошкин любил его, хотя в часы испытаний беспокоился не меньше других, как бы Кульчицкий не покалечил опытную машину. Авторитет Кульчицкого был незыблем для Михаила Ильича. Волнений на проводимых Кульчицким испытаниях было предостаточно, но они оправдывались сторицей. Кошкин знал: и здесь, в Кремле, Евгений Анатольевич горой встанет за тридцатьчетверку, будет биться с любым, кто вздумает преградить ей путь в армию.

Кульчицкий опоздал почему-то к началу смотра, явился уже в момент маневра тридцатьчетверок и, найдя глазами Кошкина, поспешил к нему.

- Что грустишь, отшельник? Твои красотки пленили здесь всех, кто в технике смыслит... Во, как затормозила славно - узнаю почерк Мальгина!

Едва Игорь раскрыл люк и выскочил из танка, как заметил приближающихся к ним Сталина и Ворошилова.

- Подтянитесь, именинники, - сказал Кульчицкий.

Игорь поспешил вытереть платком лицо и шею, одернул на себе комбинезон и встал рядом с Кошкиным и Кульчицким.

Подошедшие пожали руки всем троим.

- Эффектное зрелище, - произнес Сталин негромким голосом, в котором, как и на непроницаемом лице его, нельзя было уловить ни осуждения, ни восторга. - А не подвергаете ли вы, товарищ Кошкин, риску человека и танк таким маневром?

- Нет, товарищ Сталин. В нашей машине, с нашими водителями риска нет.?

- А вы, товарищ Кульчицкий, как считаете? Ворошилов говорит - вы испытывали этот танк.

- Испытывал, товарищ Сталин, с наслаждением. Такой машины у нас не было, и я думаю - такой нет нигде в мире.

- Хорошая, значит, надежная, а во всем ли такая надежная?

Вопрос мог относиться и к Кульчицкому, и к Кошкину. Ответил Михаил Ильич:

- Главный фрикцион замучил...

- Видеть свои промахи и признавать их - неплохо. Но это еще не мудрость.

- Для главного фрикциона, товарищ Сталин, удалось подобрать лучшую марку стали. Надеемся, это усилит...

Небольшой шум, возникший в группе военных, привлек внимание Сталина.

- О чем вы там, Павлов? - повернул он голову.

Комкор подошел:

- Старый спор, товарищ Сталин. Артиллеристы утверждают, что утолщенная броня тридцатьчетверки и ее форма не спасут от снарядов противотанковых пушек противника.

- Разве не обстреливали?

- Без этих спорщиков много раз. Результаты превосходные.

- Пусть обстреляют сами в вашем присутствии.

На следующий день на подмосковном полигоне тридцатьчетверку подвергли придирчивому огневому испытанию. С дистанции в пятьсот метров снайпер-артиллерист посылал из противотанкового орудия сорок пятого калибра снаряд за снарядом в треугольники, начертанные мелом в разных местах корпуса и башни. Пробоин - ни одной, только неглубокие вмятины в броне танка. Павлов, желая еще больше уязвить артиллеристов и увлекшись, поставил мелом крест на нижней кромке башни.

- Сюда бейте! И это вам не поддастся!

Снаряд снайпера заклинил башню.

Кошкин возмутился:

- Нечестно, товарищ комкор! Выдали нас... Знали же, что собираемся делать ограждение.

Павлов расхохотался:

- Я умышленно, чтобы ты не зазнавался. Ведь танк твой практически неуязвим для снарядов противотанковых пушек. Радуйся, Миша, не-у-яз-вим!!

Самые красивые и соблазнительные спутницы ждут тебя на https://chehov.inditok.info. | Встречи с нашими очаровательными незнакомками на https://ppk.inditail.net станут для тебя настоящим приключением и оставят незабываемые впечатления. | Хочешь провести незабываемое время с очаровательными спутницами? Тогда заходи на https://uren.indi-hub.com и выбирай себе партнершу на вечер. | https://vlg.inditail.net - здесь лучшие незнакомки Вологды.