Первый бой

1

В блиндаже Жезлова радист непрерывно и безуспешно вызывал штаб дивизии. В аппарате завывало, посвистывало, булькало. Временами в мешанину звуков врывалась высокомерная, четкая, как барабанный бой, немецкая речь. Было десять утра - шел седьмой час войны. Радист дергался от бессилия изгнать ненавистную речь и повторял охрипшим голосом свои позывные: "Орел"... Я - "Кукушка". Как меня слышите? Прием..."

Восстановить телефонную связь с дивизией оказалось невозможным: диверсанты ночью свалили столбы навесной линии и добрались до кабельной. Танк, направленный на поиски штаба дивизии, наткнулся на уходящих на восток жителей: городок, где находился штаб, на рассвете занял авиадесант немцев. На обратном пути экипаж подобрал в лесу раненого лейтенанта из соседнего полка, тоже лишенного связи с дивизией. Лейтенант на мотоцикле добирался к Жезлову за помощью - его полк немцы застали врасплох.

Жезлову не нужно было спрашивать лейтенанта, почему так произошло. Он знал: там, в соседнем полку, как раз в последние дни затеяли текущий ремонт семнадцати БТ и Т-26. Пока дежурные подняли командиров по боевой тревоге, пока те под бомбежкой бежали четыре километра из местечка, где они жили, лесом к своим подразделениям, к полку уже подходили немецкие танки.

Здесь, на участке Жезлова, немцы тоже попытались на рассвете сунуться, но сразу же отошли, наткнувшись на прочную оборону: Жезлов после первой же сброшенной бомбы поднял тревогу и вывел танки на боевые позиции. Хорошо, что командиры никуда в последнее время не отлучались, жили тут же, в лесу, рядом с экипажами. А устаревшие, изношенные машины - они были и у Жезлова до прибытия эшелона тридцатьчетверок - ремонтировались еще зимой по строгому графику очередности, и все они, не говоря уже о новеньких Т-34, находились в боевой готовности номер один, с боевыми снарядами в нишах корпусов.

Время шло, и надо было что-то предпринимать. Отсутствие связи с командованием в течение почти семи часов давало право Жезлову принять самостоятельное решение. Но какое? С минуты на минуту можно было ждать новой немецкой атаки. А там, в нескольких километрах к югу, истекал кровью окруженный полк...

- Вызовите командира второй роты! - приказал Жезлов адъютанту.

Тот выбежал из блиндажа.

- Разрешите со второй, товарищ полковник! - попросил Игорь. - Механиком-водителем...

- Послал бы тебя, но телеграмма!

Телеграмма... Игорь даже забыл о ней.

В субботу днем нарочный из штаба дивизии доставил в полк копию телеграммы директора завода на имя командующего округом Павлова и приказ генерала обеспечить вылет Мальгина с гродненского аэродрома не позднее 22 июня. "Что за спешка? Не заболела ли Галя?.." - беспокоился Игорь, не находя другой причины для срочного вызова.

До захода солнца Игорь находился с механиками на танкодроме. Распрощался с ними, когда ответил на все вопросы, дал последние советы. Оставалось утром надеть гражданский костюм вместо военного обмундирования, которое ему выдали в полку, и - на аэродром. Фрол Петрович хотел проводить его до Гродно - выходной день обещал быть не очень загруженным у полковника.

И вот он - "выходной"...

- Не откажите, товарищ полковник! Я же военнообязанный, старшина запаса.

- Драться приспичило, мало тебе Испании! Сообрази: от того, сколько твой завод будет давать тридцатьчетверок, сейчас зависит слишком многое.

- Без одного испытателя завод не уменьшит выпуска танков. Там есть кому заменить меня.

Жезлов не мог не выполнить приказания командующего, но и расставаться с Игорем не хотел. И тот это чувствовал.

- Отпустите, товарищ полковник, на одно это задание, до вечера. Как я посмотрю в глаза людям на заводе, если не испытаю тридцатьчетверку в бою?

При этих словах вошел адъютант. Доложил, что командир роты только что ранен в разведке. И Жезлов неожиданно для себя согласился послать Игоря на боевое задание.

2

Если бы T-III, обрушившиеся на рассвете на соседний полк, вели огонь из 37-миллиметровых пушек, какими танк был вооружен в походе па Польшу и Францию, обороняющимся было бы легче. Но танковые дивизии группы Гудериана раньше других в вермахте получили машину с 50-миллиметровой пушкой, превосходящей сорокапятку советских БТ-7 и Т-26. И броня T-III была вдвое толще, чем на этих легких танках. На открытой местности БТ мог бы превзойти немецкую машину своей скоростью и маневренностью. Но как проявишь эти качества в густом лесу?..

И все-таки лес оставался другом обороняющихся. На двадцатитонных T-III, тем более на транспортерах, гитлеровцы не решались свернуть с захваченного танкодрома и просек в чащу, боялись застрять, подорваться на минах, попасть под гранаты красноармейцев. Потеряв почти все танки, окруженные противником, бойцы не теряли веры, что продержатся до прибытия помощи.

Однако положение становилось критическим. Снаряды T-III и немецких противотанковых пушек прошивали насквозь тонкую противопульную броню последних БТ и Т-26, пламя охватывало машины, перекидывалось на кустарники. Гитлеровцев устраивал лесной пожар - им приказали пленных не брать. Вырвется охваченная пламенем "бетушка" или Т-26 - снарядами ее, выскочит экипаж - поливают из пулеметов. А тропки лесные перекрыли автоматчики - везде смерть, выбирай, какую хочешь...

И вдруг - тридцатьчетверки! Возникли, будто из недр, из самого огня, ударили в лоб, подминая под себя бронетранспортеры, пушки с тягачами, расстреливая танки.

Внезапный, ошеломивший врага удар решил исход боя. Немцы отступили, оставив на танкодроме и просеках почти полтора десятка своих сожженных танков и бронетранспортеров.

Из леса на центральную поляну, где догорал полковой клуб, выходили, выползали танкисты, таща на себе товарищей.

Жезловцы помогали перевязывать раненых. На руках принесли старшину-знаменосца. Сняли с пего простреленные комбинезон, гимнастерку, нательную рубаху и намотанное вокруг туловища знамя. Майор с обожженным лицом поднял над головой окровавленное полотнище:

- Поклянемся памятью мертвых и живых...

3

Оперативная группа генерал-полковника Гудериана - он на командирском танке T-IV, за ним - две радиостанции на бронемашинах и несколько штабных автомобилей повышенной проходимости - мчалась на Белосток. Впереди двигались взвод автоматчиков на мотоциклах и отборная, вышколенная во всех походах вермахта рота T-III с неизменным на башнях танков гудериановской армии знаком "G".

Командирский танк подпрыгивал на выбоинах давно не ремонтировавшегося шоссе, Гудериана подбрасывало па сиденье, но он продолжал дремать, уставший и от этого длинного знойного дня, и от всей почти бессонной недели.

В субботу 14 июня он вместе с высшим командованием вермахта присутствовал на совещании у Гитлера, а на следующее утро вылетел на самолете в Варшаву, где находился его штаб.

Не зная отдыха, объезжал Гудериан дивизии и полки своей танковой группы, проверял развертывание, подтягивание к исходным позициям, проводил рекогносцировки.

С наблюдательных пунктов Гудериан несколько раз рассматривал Брестскую крепость. Он был доволен: русские проводят разводы караулов под оркестр, значит, ничего не подозревают... На этот раз он вернет Германии эту крепость, которую уступил осенью тридцать девятого года русскому комбригу Кривошеину, оп возьмет ее за минуты и - на века. Здесь начало безостановочного, величайшего похода его танков на Москву. Он совершит рейд, который будет запечатлен на скрижалях истории!

...В 4 часа 45 минут танки 18-й танковой дивизии форсировали Буг. Через два часа и сам Гудериан переправился на штурмовой лодке.

Но тут неожиданно произошла осечка. Гарнизон Брестской крепости оказал упорнейшее сопротивление танковым частям Гудериана. Взять крепость с ходу не удалось, пришлось ее обойти.

Осечка у Буга оказалась не единственной, по другие были менее значительными, и Гудериан не замечал их или не хотел замечать в первый день наступления.

Дух захватывало у него от организованности, с какой вермахт осуществил внезапный прорыв границы от Балтийского до Черного моря. Свыше пяти миллионов солдат Германии и ее союзников, около пяти тысяч самолетов, свыше четырех тысяч танков вышли на исходные рубежи, и эта исполинская сила обрушилась на большевистскую Россию, которую он, Гудериан, так ненавидел! Как же можно думать об осечках, если его бронированное детище, которое он вырастил, закалил в огне, движется в авангарде единственной силы, способной сокрушить русского великана.

Близорукие политики называли Россию колоссом на глиняных ногах - абсурд, глупость невежд. Он, Гейнц, писал пять лет назад об этом гиганте, имевшем тогда больше танков, чем Германия. Да, он знал это неопровержимо, как знает сейчас, что Россия отстала от Германии в развитии танковой техники, не сделав ни шага от БТ и Т-26, которые воевали еще в Испании, что трехбашенные и пятибашенные русские танки годны сегодня для музея, а не для боя с победоносной бронетанковой техникой вермахта. Не случайно за весь день он не видел русского танка - попрятались или их уже унесло за сотни километров на восток...

Гудериан разорвал слипшиеся в дремоте веки, глянул через раскрытый люк на несущееся под танк шоссе, отсвечивающее багрянцем заходящего сзади солнца, и снова прикрыл глаза.

Он представил себе, как 18-я дивизия его танковой группы заходит в тыл белостокскому выступу, соединяется с танками Северной группы и вместе с авиадесантом, сброшенным на рассвете в районе восточнее Белостока, начинает уничтожать попавшие в окружение советские войска. И все это по его замыслу! Никакая армия в мире не могла себе поставить такой задачи в первый же день наступления, никакой полководец за всю историю войн не пытался такое свершить. Браухич и Гальдер, конечно, преподнесли Гитлеру идею окружения белостокской группировки как свою - пусть тешатся, история каждому воздаст по заслугам.

Воображение Гудериана разыгралось. Ему мерещилось танковое кольцо вокруг советских войск, тщетные контратаки русских, рассечение их па малые группы и истребление до последнего человека, как приказал Гитлер. Мерещились сотни захваченных советских машин устаревших марок - он лично обещал Круппу прислать их на переплав в мартенах Эссена и Магдебурга.

И вдруг дремоты как не бывало - Гудериан вздрогнул от внезапных пушечных выстрелов и всполошных криков:

- Russische Panzer!

Выскочив вслед за командиром из машины, он увидел впереди, на изгибе дороги, охваченный пламенем T-III. С люка в левом борту корпуса сорвало дверцу. Словно из огненной проруби, выскакивали из машины танкисты - на них горели комбинезоны.

Мясистое лицо Гудериана побагровело. Он обочиной шоссе побежал к T-III, чье пламя и дым мешали вглядеться в русский танк. А тот, словно чувствуя желание генерал-полковника, стал медленно разворачиваться, показывая свои наклонные бока, низкую башню с длинным пушечным стволом. Будто и не боясь, что пушки T-III и T-IV найдут в нем слабинку, русский танк несколько секунд покрасовался перед первым танкистом рейха и, возможно, словив его в прицеле вместе с T-IV, послал в их сторону снаряд.

Гудериан упал в кювет вниз лицом. Нет, ему не стыдно было, что лежит сейчас в канаве - истинный солдат не считает унизительным вжиматься в землю, когда рядом рвутся снаряды. Его распирала злоба, что поверил разведчикам генштаба и другу своему военному атташе,- поверил, что нет у русских нового танка. "Захватить! Сегодня же!" - приказал сам себе Гудериан и пополз к радийной машине.

4

Закравшиеся в чащу сумерки заставили Игоря вести роту обратно к Жезлову прежним путем - нельзя было с тяжелоранеными ехать ночью по лесному бездорожью.

По шоссе днем промчались несколько километров вихрем, не встретив ни танков, ни артиллерии противника. Повезет ли сейчас?

Майор, принявший на себя командование остатками полка, согласился с Мальгиным: прорвемся!

Двигались рассредоточенно. Тридцатьчетверки шли повзводно: один - впереди, два - позади грузовиков с ранеными. Замыкали походный строй уцелевшие четыре БТ. Безлошадные танкисты, потерявшие в лесном бою свои машины, заняли места десантников на широких спинах тридцатьчетверок, кто с карабинами своими, кто с трофейными автоматами.

И как раз в том месте, где надо было сворачивать с лесного проселка на шоссе, разведчики, двигавшиеся впереди, увидели выползающие из-за поворота немецкие танки. До них было еще не близко - метров восемьсот, но разведчиков тотчас заметили ехавшие в голове колонны мотоциклисты.

Завязалась перестрелка.

А танки приближались. Они шли на близкой друг от друга дистанции, не увеличивая и не уменьшая скорости, должно быть, немецкие танкисты не придали особого значения стрельбе впереди. Сорвавшиеся с шоссе мотоциклисты и автоматный огонь на опушке могли означать всего лишь стычку с какой-то отступающей группкой русских. Такие перестрелки возникали в этот день часто, и вмешательства танков ни разу не потребовалось.

Услышав выстрелы, Игорь остановил свои танки, пробежал вперед и увидел на шоссе T-III. От той немецкой машины, которой он полгода назад управлял на заводском полигоне, эти отличались удлиненными пушечными стволами большего калибра, но все еще уступающими вооружению тридцатьчетверки. "До нашей пушки вам далеко", - подумал Мальгин, и только подумал, как на повороте шоссе, во главе колонны крытых автомобилей с большими колесами, показался другой, более приземистый танк - его снимок Игорь как-то видел в немецком журнале.

- T-IV, - сказал он подошедшему майору. - За ним - радийные и штабные машины... Высокое начальство...

У майора и Мальгина оставались считанные минуты, чтобы решить, навязать ли врагу, пока он катит по-парадному, бой или возвращаться в темную чащу, подальше от опушки, где мотоциклисты, оттесняемые разведчиками, заметили их танки. Но они были уверены: кто-то из начальства в штабных машинах немедленно вызовет сюда новые силы - истребить отряд.

- Атакуем?.. - спросил Игорь. Он не мог не спросить старшего по званию и возрасту товарища, вместе с которым отвечал за отряд и его действия.

- Атакуем, - решил майор.

Мотоциклисты отступили к шоссе. Сейчас они сообщат о замеченных танках, весть передадут по рации, и тогда... Надо было опередить врага любой ценой. По приказу майора все тридцатьчетверки и БТ заняли исходные позиции в линию на опушке. На правом фланге - танк Игоря, на левом, возле оврага, тянувшегося от шоссе в глубь леса, - еще пригодные для действия из засад БТ. Их экипажам майор приказал: не раскрывать себя ни огнем, ни движением, но если немецкие танки попытаются оврагом пробраться в лес, обстрелять их из пушек и за-держать до появления тридцатьчетверок. Другим экипажам по сигналу красной ракетой сделать два прицельных выстрела с места каждому в свой, заранее намеченный T-III и ринуться к шоссе.

Первый снаряд тридцатьчетверки Игоря разорвал гусеницу замыкающей машины, второй пробил борт и, должно быть, угодил в топливные баки.

Этот воспламенившийся T-III и увидел Гудериан, выскочив из командирского T-IV. Силу и меткость русской пушки Гудериан сумел оцепить по единственному снаряду, выпущенному с ходу в его сторону и заставившему рассыпаться только что стройную колонну машин, а его, генерал-полковника, наглотаться русской земли.

Тридцатьчетверка устремилась бы вслед за этим снарядом, и кто знает, возможно, полегли бы здесь в первый же день войны Гудериан и его штабисты, если б Игорь не заметил опасность левому флангу. В тыл "бетушкам" зашел и бил по ним из пушки в упор вражеский танк, а еще три двигались в том же направлении от шоссе к опушке леса над оврагом. "ВТ погибнут, если не поспеть..." И Игорь кинулся из башни вниз, решив сменить своего механика-водителя.

- Наверх! - приказал он ему. - Сигнальте экипажам: отрезать три машины от четвертой, стрелять с ближних дистанций.

Игорь потянул рычаг, развернул тридцатьчетверку, помчал ее к оврагу. Он клял себя последними словами: не предвидел маневра врага, занялся хвостом колонны, а голову оставил, и она истребляет беспомощные "бетушки"...

Пока Мальгин сокращал расстояние, заряжающий выпустил несколько снарядов в тот T-III, что был у оврага, но ни один не попал в цель. Тридцатьчетверку кидало вверх и вниз, и деревья закрывали T-III, пе давали точно прицелиться.

До танка на опушке оставалось метров семьсот, когда тот лениво и сыто, как обожравшийся боров, повернулся лбом к тридцатьчетверке и спокойно стал наводить на нее пушечный ствол. "Не но зубам!" - подумал Мальгин. Он знал по заводским испытаниям, что снаряд T-III не возьмет ни лобовой, ни башенной брони Т-34, а борт он немцу не подставит!

Снаряд стукнул по покатой башне и, срикошетив, оставил в броне бороздку. Ответный снаряд, пущенный с ходу, пролетел мимо тронувшегося с места немецкого танка. Машины быстро сближались, времени для заряжания не оставалось, и тут Игорь скомандовал:

- Пушку вверх! Иду на таран!

Должно быть, и за рычагами T-III сидел смелый, испытанный водитель. Игорь ощутил это по равномерному нарастанию скорости, строго прямой линии движения и по тому еще, что, на мгновение позже подняв ствол своей пушки, немец принял этим вызов на таран. "Вишь! - подумал о противнике Мальгин. - Уверен, что я отверну, что врежешься в мой борт или корму... Не знаешь тридцатьчетверочки, а я твою знаю... Красиво идешь на смерть, фашист..."

Машины жадно глотали разделяющие метры - их почти не оставалось. Мальгин приготовился чуточку посильнее взять на себя правый рычаг, чтобы удар лобовой брони тридцатьчетверки пришелся не под прямым, а под острым углом. Но тут нервы немца не выдержали, он круто отвернул на последних метрах, надеясь избежать тарана, и на какую-то долю секунды опоздал - удар двадцати шести тонн летящей советской брони пришелся по корме Т-III.

То, что рота возвратилась из двух схваток почти без потерь, приободрило Фрола Жезлова, а в полночь пробился наконец радиоголос штаба дивизии. Комдив благодарил за успешные бои и приказывал, пока темно, передислоцировать полк в леса восточнее Белостока.

И тут же вслед за приказом комдива, будто для того чтобы окончательно прояснить обстановку, радио начало передавать первую сводку Главного Командования Красной Армии:

"С рассвета 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии..."